Семья Райхманов (Semya Raikhman)
Райхманы были типичной семьей еврейского Турова. Наряду с Ольшанскими, Блох, Брегман, Вагер, Вайнтблат, Выгонскими, Галавей, Городецкими, Гизунтерман, Гительман, Глозман, Гоберман, Зарецкими, Кантор, Лайхтман, Старобинскими, Флейтман, Фурман, Хазанович, Чечиками и др. они насчитывали не одно поколение коренных туровчан.
Шлема (Соломон) Райхман, о котором мы расскажем подробнее, родился в Турове в 1890 г. Его отец Давид был плотником и своими руками срубил себе дом. Большой, деревянный по ул. Комсомольская на четыре комнаты с просторным залом. У Шлемы было три брата и сестра – Абрам (Авремеле), который уехал в Америку еще до революции, Мордехай (Мордхе), живший в д. Тонеж, Исаак (Айзик) - в Лельчицах и Циля – в Гомеле. В шесть лет Шлема остался круглым сиротой и был определен в подмастерья к сапожнику, а когда он подрос, увлекся идеями Бунда. В первую мировую войну его мобилизовали в царскую армию, где он воевал и попал в плен к немцам, три года работал там на хозяина. Райхман три раза бежал, его ловили, но только четвертый побег оказался успешным. После 1917 г. он служил в Красной Армии и в Гомеле встретил Двейру, слушательницу медицинских курсов. Молодые люди полюбили другу друга, несмотря на большую разница в возрасте – 14 лет. Их это не смущало и когда девушке исполнилось 18 лет, поженились - это была счастливая пара.
В 1923 г. Авремеле Райхман прислал в Туров брату вызов в Америку. Двейра говорила мужу: «Езжай, а я потом», но он не согласился. Вызов долгие годы хранили в перине. Начался НЭП, Шлема работал сапожником, был искусным мастером, его обувь пользовалась спросом. Но в конце 1920 гг. частную инициативу запретили и ремесленников стали «сгонять» в артели. Что там можно было заработать – гроши? Шлема был физически крепким, деревенскую работу знал и любил, пригодился опыт на ферме в Германии и он подался в колхоз «Новае жыцце». Там он оказался единственным евреем. Сначала Райхмана использовали на общих работах «куда пошлют», а потом поставили во главе рыболовецкой бригады на Припяти. Зимой он неделями уезжал на лесозаготовки. В Полесье места заболоченные, летом не пройти, а когда замерзало, становилось возможным запасать лес. Во время сенокоса на заливных лугах он шел первым – деревенские угнаться не успевали. Шлема любил труд на земле, освоил крестьянские премудрости. Это приносило ему радость, в ней он видел смысл жизни.
1933 год запомнился в Турове голодом и арестами. В первую очередь брали тех, кто в прошлом имел свое дело или упорно не принимал коллективизацию, пытаясь самостоятельно свести концы с концами. Таких обвиняли эксплуатации наемного труда, неделями держали в предварительном заключении, запугивали. Но сломить удавалось не всех. Шлема был убежден, что трудовые деньги нельзя уступать, другие просто ничего не имели. Это были не политические деятели из оппозиции или противники режима – рабочие, служащие, мастеровые, крестьяне. Брали по разнарядкам, которые составлялись на каждый район, город, область и республику в целом и, нередко, перевыполняли. Алтера-Боруха Старобинского (1886 г.р.) расстреляли в феврале 1938 г., Мотеля Каплана (1895 г.р.) - в марте 1938 г., Шмуель Шифман (1893 г.р.) умер в лагере в Магаданской области в 1939 г.
Соломона Райхмана арестовали летом 1937 г. и поместили в Туровскую тюрьму, пока не собрали этап несколько сот человек со всего района. Брат Соломона - Мордхе, кавалер ордена Боевого Красного Знамени, приезжая в Туров, боялся зайти в дом родственников. Ходили слухи, что семьи «изменников родины» готовили к выселению на Север. Еврейские женщины, которых постигла подобная участь, собирались вместе и вязали теплые носки, сушили сухари, но к счастью, эта участь минула. Из Пинска прибыл пароход для перевозки заключенных, которых конвоировали до пристани с винтовками наперевес совместно с конной милицией. Последнюю передачу (хлеб, лук, мясо) не разрешили. Осужденные шли заложив руки назад, опустив головы. После парохода арестованных месяц везли в товарном вагоне до Хабаровского края на Дальнем Востоке. В тайге на станции «Пивань» их выгрузили, посадили на землю и зачитали по списку приговоры по 58 статье УК РСФСР, которая гласила от 10 до 15 лет лагерей. Выдали топоры, пилы и лопаты и сказали: «Это ваш дом, здесь будете жить и работать». Это были глухие места, где не ступала нога человека – в лагерь приходили потревоженные медведи. Построили бараки, пищу готовили на кострах, медицинской помощи не было. Приковывали цепями к тачкам, хотя вокруг непроходимые леса – куда бежать? Заключенные должны были построить участок железной дороги «Пивань» – «Советская гавань» В первую же зиму половина умерла от холода, голода и болезней, а на их место привезли новых.
Оккупация (Occupation)
Военные действия в Туровском районе начались 6 июля 1941 г., 15 июля немцы вошли в город, заняв весь район к 23 июля. Туров несколько раз переходил из рук в руки. 13 августа части Красной Армии совместно с партизанами оттеснили противника. Через пять дней немцы вновь вошли в Туров, но снова были отброшены назад. 23 августа они подожгли город зажигательными снарядами и выбили советские войска. В Турове был устроен опорный пункт во главе с военным комендантом, объявлен набор в полицию и назначены 6 старост – 4 белорусских и 2 еврейских. В начале там находились армейские части, на которые не возлагались карательные функции. Первые жертвы среди мирного населения, восемь человек, не носили выраженного антисемитского характера. Мишу Артюховича застрелил солдат, которому юноша не согласился отдать ботинки. Потом расправились с 16 советскими активистами и евреями, включая 9-летнего мальчика.
В августе 1941 г. Туров включили в зону действий карательной операции «Припятские болота» для очистки немецкого тыла от партизанских отрядов и групп. В местах, где было обнаружено вооруженное сопротивление, деревни уничтожались вместе с жителями. К.Бруй вспоминал, как каратели окружили деревню Ридча, куда бежали белорусские семьи из Турова, их вывели из домов и направили в сторону леса. Люди кричали: «Мы простые крестьяне, горемыки, не коммунисты, не евреи и не партизаны, за что нас убивать?» По сведениям командира кавалерийской бригады СС, в результате карательной операции было расстреляно 13788 советских граждан и среди них – сотни евреев Турова.
Эвакуация
Население было дезориентировано, многие ожидали советского контрнаступления. Вместо этого туровчане неожиданно увидели красноармейцев в кальсонах, бежавших с передовых застав, а потом пленных немецких диверсантов, переодетых в красноармейскую форму. Власти бросили город, не объявив об эвакуации. Железная дорога проходил в 150 км и пешком уйти далеко было нельзя, поэтому фактор времени был решающим. За несколько дней до появления немцев в Турове, из Пинска пришло известие, что по Припяти в сторону Мозыря двигалась баржа. Двейра рассудила, что надеяться больше не на кого и нужно бежать. Она собрала документы, небольшой запас еды и одежды и, вместе с детьми Ханой, Соней и Гришей побежали на пристань. Среднего сына Давида (1924 г.р.) не пустили, как члена истребительный батальон по защите Турова. В Мозыре собирались пробыть неделю, пока немцев не прогонят, и все имущество осталось дома. Появился пароходик, тащивший три баржи – одну недостроенную, пустую, две другие были переполнены людьми. Райхманы поместились в недостроенной барже – в трюме стояла вода, сверху были набросаны доски. Пассажирами, в основном, были евреи и семьи военнослужащих, советских и партийных работников. Люди были очень возбуждены, многие плакали, рассказывали о своем горе – потере близких.
С воды было заметно, как немцы впереди на суше высадили десант и баржа оказались в тылу. Беженцы стали свидетелями воздушных боев между советскими и немецкими самолетами. Стреляли зенитки и на палубу падали осколки. Плыли круглые сутки, проследовали Кременчуг, добрались до Днепропетровска. Когда на железнодорожную станцию подали состав из-под угля, началась давка. Двейру втащили в окно вагона за волосы и она страшно кричала. Набилось так много, что невозможно было, не только пошевелится, но даже подвинуть ногой. Угольная пыль быстро покрыла тело, лица и руки. Люди стали черные, как шахтеры из забоя. Поезд прибыл на Северный Кавказ в Кабардино-Балкарскую АССР. В станице Червленой туровчан приютили чечерские казаки. Встретили гостеприимно - горе всех объединило. Пошли на работу в колхоз, убирали хлопок, кукурузу, виноград, арбузы. Перезимовав, Райхманы перебрались в станицу Прохладная. Неожиданно нашелся Давид: вместе с группой сверстников он пробирался по оккупированной территории - шли только ночью, а днем прятались. Вид у юноши был замученный, худой, глаза впали.
Летом 1942 г. немцы подошли близко к Кавказу, Двейра с тремя детьми бежала дальше на восток. В Махачкале они задержались почти на месяц – не могли переплыть Каспийское море. Впереди пропускали составы с ранеными и военной техникой. Стояла страшная неразбериха, слышались крики, стоны, вопли. Погрузка продолжалась круглые сутки, кто-то попал под вагон, кому-то отрезало ногу, кого-то задушило. В Баку Райхманы жили под открытым небом прямо на улице. Прохожие не обращали на беженцев внимания. На вокзале был эвакопункт: проходили санитарную обработку, выдавали хлебные пайки, делая об этом отметки в паспортах. По ночам город бомбила немецкая авиация и осколком ранило Соню. Но худа без добра не бывает - благодаря этому несчастью, Райхманов пропустили вне очереди и они поплыли. В Красноводске страшно страдали от голода и жажды. Подали открытые платформы и на них под палящим солнцем повезли в сторону Узбекистана. Никто не имел представления куда именно. Одни говорили, что в Самарканд, другие – Ташкент, ехали долго, пропуская военные эшелоны. Кругом - голая степь, никого и ничего больше. Далеко на горизонте изредка показывалась телега с осликом. Есть было нечего и дети жевали прессованный жмых от хлопка, что вызвало кровавый понос.
На станции Каган около Бухары стало ясно, что ехать дальше нельзя, болезнь обессилила. Понос не прекращался, голодные и измученные Хана, Соня, Гриша и Давид были едва живы. На привокзальной площади стояла чайхана с земляным полом, в которой устроили общежитие почти на 100 чел. Теснота ужасала - вместе находились женщины дети и старики, мылись редко, смены белья не было, спали, не раздеваясь. Электрического освещение и отопление отсутствовали, а на дворе уже стояла глубокая осень 1942 г. Как побороть холод? К весне в чайхане осталась половина жильцов, многие умерли от брюшного и сыпного тифа, дистрофии и холода.
Чтобы выжить Двейра записалась на швейную фабрику, где шили обмундирование для армии: стеганые брюки и ватники-телогрейки зимой, гимнастерки и шинели – летом. Фабрика считалось режимным предприятием, ее окружал забор из колючей проволоки под электрическим напряжением, вход - только по пропускам. Рабочим выдавали 600 гр. хлеба и тарелку супа на день, да и то по карточкам, а иждивенцам – 400 гр. Выпечка хлеба оставляла желать лучшего, из него дети лепили «коников». Суп был жидкой водицей, где плавали крупа и отруби, но это было спасением. Гришу взяли в механический цех учеником слесаря, где чинили швейные машины. Там уже работала группа ребят его возраста – восемь детдомовцев и несколько эвакуированных, украинцы, русские, узбеки, евреи. Жили дружно - делить было нечего, но антисемиты есть везде, например, распевали частушки:
Чайники, чайники,
Все жиды – начальники,
Русский – на войне,
Узбек – в чайхане.
Давида в 1942 г. призвали Красную Армию, перед войной успел закончить десятилетку и его направили в пехотное училище г. Лагодехи в Грузии. Когда немцы подошли к Кавказскому перевалу, курсантов бросили задержать противника, чтобы тот не прошел к нефти. Красноармеец, артиллерист, разведчик, дошел до Праги. Старший сын Абраша (1923 г.р.) перед войной успел поступить в Московский институт философии, литературы и искусства им. Чернышевского (ИФЛИ). В 1941 г. он с первого курса добровольно ушел на фронт и закончил войну в Австрии в чине капитана. С фронта приходили письма. Двейра сообщила, что родительский дом в Турове сгорел, что евреев убили, что родной очаг погас. Давид пытался ее успокоить и в ноябре 1944 г. писал: «В Турове больше делать нечего, но не жалейте. Слишком многое мы потеряли и война научила не жалеть о таких вещах». И далее: «Я прошел большой путь от Кавказских до Карпатских гор и видел многое: дотла сожженные села, разрушенные города, разгромленные дворцы. Но это пустяк по сравнению с миллионами жертв. Я видел эти огромные ямы, где сотнями и тысячами лежали наши умерщвленные люди – без разбора старики, женщины и дети. В городах остались единицы евреев, которым удалось спастись от смерти. Они рассказывают страшные картины массовых убийств. Вот где оно - великое человеческое горе. И мы за это отомстим! Мы будем убивать эту немчуру… и они узнают великое горе!».
Дыхание Катастрофы не просто опалило Туров - уничтожило его еврейское население. По неполным данным Чрезвычайной комиссии СССР по расследованию преступлений и злодеяний немецко-фашистских захватчиков на оккупированной территории, которые хранятся в Филиале Гомельского государственного архива в Мозыре (фонд 310, опись 1, дела 9, 19, листы 1-79, 1-64) в Туровском районе погибло 1785 мирных жителей (520 женщин и 641 ребенок) и 436 чел. были угнаны на принудительные работы в Германию. Из них в Турове, включая его предместья Запесочье и Старожовцы, было убито 685 чел. всех национальностей. Долгое время о национальной принадлежности жертв геноцида говорить было не принято. Только в 1994 г., когда вышла историко-документальная хроника Житковичского района «Память» стало возможно поименно узнать, против кого именно был направлен террор нацистов. Из 685 жителей Турова, имена которых удалось восстановить, евреи составили 570 чел. или 83,2% (!). Среди них мы находим десять Райхманов – Двестру, Гею, Неху, Хаву, Хаю, Шлему и четырех человек, оставшихся безымянными.
После войны
После войны Райхманы жили в г. Славутич Хмельницкой области на Украине. Соломон отсидел от «звонка до звонка» и в 1947 г. вернулся. Уцелеть удалось, можно сказать, случайно. В лагерях ежегодно делали «выбраковку» по состоянию здоровья. Последние годы Соломон потерял надежду и не пошел на комиссию, но за ним послали. Врач спросил, откуда он, сколько детей? Какой был назначен срок и сколько отсидел? Кому-то шепнул, что нужно дать старику возможность вернуться к семье. Соломона перевели с общих работ на подсобное хозяйство лагеря, что спасло неминуемой гибели – в 1947 г., потеряв здоровье, с парализованной рукой приехал домой. Родные его не узнали – скелет, кожа да кости. Во рту не осталось ни единого зуба – цинга, глубокие морщины на лице, левая рука – парализована, висит. Даже Двейра (!) не узнала Соломона и, когда он появился в дверях, спросила: «Кто Вам нужен?»
В 1948 г. после семилетки Гриша уехал учиться в Горный техникум во Львов, а родители и сестры вернулись в Белоруссию. Поселились в д. Костюковка Гомельской области, по приглашению тети Цили, сестры отца. Соломон и Григорий поехали навестить Туров, хотя им уже было известно, что от города мало что осталось. Однако то, что они увидели, поразило воображение. В центре, где до войны жили евреи, все сгорело. Из земли виднелись одни фундаменты домов, вместо улиц – пустыри, высокий бурьян, лопухи. С трудом они разыскали место, где был дом, построенный дедушкой, определили его только по куску кирпичной стены школы, которая была недалеко. Белорусы крестились: «Шлема, это ты?» Соломон был один из немногих из арестованных НКВД туровчан, и земляки его успели давно «похоронить».
В 1952 г. семью постигло новое горе. Красавец Давид, работавший журналистом в Мукачево (учился заочно в МГУ) - погиб в автокатастрофе вместе с шестилетней дочерью. Было ему только 28 лет, прошел всю войну, был полон сил и задора, писал стихи, учился заочно в МГУ и такая нелепая смерть. Но нужно было продолжать жить. В Костюковке действовал крупнейший в Белоруссии стеклозавод им. Сталина, а при нем школа, куда Соломона взяли сторожем. Двейра пошла туда «техничкой» (технический работник), как в советское время называли уборщицу. Зато дети учились: Хана закончила техникум общественного питания в Львове, Соня - Гомельский финансовый техникум. Гриша после окончания горного техникума работал на шахте «Осиновка» в Донецке (Сталино). В 1956 г., как молодой специалист, он хотел продолжить учебу в индустриальном институте Донецка, выучиться на инженера. Ему, как производственнику, положено было сохранение оклада на шахте + стипендия. Казалось, так тому и быть, руководство шахты дало направление, но в тресте его кандидатуру не утвердили под предлогом, что нужно еще поработать – молодой, есть время. Григорий почувствовал подтекст: «Как еврей, так сразу учиться – пусть повкалывает». Он был страшно расстроен, хотел все бросить и уехать, но не тут то было. По заведенному правилу паспорт и трудовая книжка работника шахты хранились в отделе кадров. Взамен было положено временное удостоверение личности, которое в других местах было не действительно. Выручил товарищ, у которого дядя работал главным инженером в тресте - сделали фиктивный запрос и Гришу отпустили. Но обида не проходила, и он решил коренным образом поменять жизнь. Вернулся в родную Белоруссию, пошел учителем в сельскую школу в Рогачевском районе, заочно окончил филологический факультет, перевез в Рогачев родителей.
В июне 1960 г. Соломона реабилитировали. Президиум Гомельского областного суда отменил постановление Тройки НКВД от 12 октября 1937 г. Одновременно разъяснялось, что согласно постановлению Совета Министров СССР от 8 сентября 1955 г. «О трудовом стаже, трудоустройстве и пенсионном обеспечении граждан, необоснованно привлеченных к уголовной ответственности и в последствии реабилитированных» можно ознакомиться в районном исполкоме, что реабилитированные, а в случае посмертной реабилитации их семьи, в течение 6 месяцев могут возбуждать ходатайство на возврат конфискованного имущества или его возмещение в денежном выражении. Так канцелярским языком подводился итог страданиям Райхманов, потерявших кормильца в критические десять лет советской истории 1937-1947 гг. Честного человека, цветущего мужчину, труженика, отца семерых детей, оклеветали, отняли у семьи, мучили, превратили в пожизненного инвалида. И даже не извинились, манеры такой не было – просто «ошиблись». Сказали, что «повезло», потому что подавляющему большинству это стоило жизни. Сожженный и разрушенный родной город, погибшие без вины близкие люди и земляки произвели такое сильное впечатление на Соломона, Двейру, Абрама, Григория, Хану и Соню, что после 1947 г. они с тех пор ни разу не приезжали в Туров, который находится всего в 165 км от Рогачева.
Прошли годы, распался Советский Союз, многое тайное стало явным, обесценились идеалы, которым была посвящена жизнь целого поколения советских людей, стало возможным вслух называть вещи своими именами. Государство признало за людьми свободу выбора своего будущего и будущего детей. В 1986 г. произошла страшная авария на Чернобыльской атомной электростанции, находившейся недалеко в соседней Украине. Это привело к настоящей экологической катастрофе, захватившей Полесье. Эти и другие причины заставили многие покидать Белоруссию. Райхманы для себя решили, что они должны ехать в Израиль. Это было естественным шагом. То, от чего советская власть старалась отлучить их 80 лет, вернулось на «круги своя». Из всей семьи Райхманов остались только Григорий и Соня, которые вместе с детьми (сын Вадим, стоматолог, и дочь Лена, музыкальный работник) и внуками проживают с 1990 г. в Израиле. Григорий поселился в г. Кирьят-Бялик, а Соня – в г. Акко. В Израиле у Григория родились внучка Михаль, и внук, которого в честь дедушки назвали Соломоном.
Пройдет время, мальчик Соломон вырастет и узнает, в честь кого назван, поймет не простую историю белорусских евреев, радовавшихся обещанному революцией 1917 г. обновлению и цинично использованных режимом личной власти Сталина и его преемников.
Сегодня Туров, как и очень многие города Белоруссии, некогда служившие теплым домом, остался без евреев. Из довоенных 1528 евреев, составлявших 28% жителей города, живут только три еврея: Михаил Лельчук, Аарон Флейтман и его сестра Римма Пешевич. Прошлого не изменишь, его нужно изучать, чтобы не повторять трагические ошибки. Это важно всем, как евреям, так и белорусам.
Настоящий очерк является фрагментом из будущей книги Леонида Смиловицкого «Евреи в Турове», над которой он работает. В связи с этим автор просит откликнуться бывших туровчан и всех кто располагает любыми сведениями, документами, материалами, фотографиями, которые позволят заполнить этот пробел нашей общей истории. Позвоните или напишите по адресу:
Dr. Leonid Smilovitsky
Alexander Rubovich Str., 322/20
93811, Jerusalem
Israel
Tel: 02-672-3682
